Однако ветки и стволы затонских берёз уважал. Да и то по случаю: когда с высоты берёзовых мачт оценить обстановку на воде и на суше срочно требовалось. В летнюю пору жил Моряк вольно и трудом честным: сам своими лапками на берег ходил, этими же лапками у рыбаков честно рыбу таскал, сам с аппетитом съедал, а коли с поличным пойман был, сам и выслушивал, как нехорошо без спросу чужую добычу брать. Ночевать приходил домой вовремя, а там для него у деда Пантея всегда и блюдце молочка, и доброе слово находилось — в общем, любил его старик. Подобрал он его когда-то на улице котёнком израненным, выходил, в доме у себя пригрел да так и оставил. Зимой Моряк усов своих на улицу не казывал: то спал, то у окна сидел да на замёрзшую реку смотрел и вид делал, что ни о какой такой рыбе, что в той реке водится, он и слыхом не слыхивал, и видом её не видывал, и никогда, и ни капельки, и ни на один зубок её не пробовал — и уж тем более чужую, не им пойманную. Сдалась она ему как собаке пятая нога!
А однажды хозяин Моряка заболел. Весной это было: как раз на Оби ледоход начался. Вся ребятня и взрослые на берег высыпали — смотрят и диву даются, как это река так ловко лёд на куски ломает да в мелкую шугу крошит. Все веселы и приходу весны радуются. Только деду Пантею невесело: всю жизнь крепок и силён был, а тут враз совсем ослаб. И что за недуг его взял, никто сказать не может. И вот беда — никакое лекарство ту болезнь не берёт, а силы всё уходят и уходят.
Моряк от деда не отходил: рядом лежал и бочком грел, песню свою кошачью тихонько пел. Слушал, как соседка старику говорила: «Вам бы хоть у травницы какой полечиться! Авось поможет!». И вдруг кот исчез. Приходила соседка, ухаживала за стариком, обедом кормила. Кот дверь коготками поскрёб — на улицу попросился, она его и выпустила. К вечеру Моряк домой не вернулся. И на другой день, и на третий не пришёл. «Пропал, видно, мой котейка», — подумал с тоской старик, и совсем ему от того на душе горько стало.
Прошла неделя. Вдруг слышит дед: мяучит кто-то под дверью, в дом просится.
«Никак Моряк объявился!» — обрадовался старик и даже силы в себе нашёл, чтобы встать и до двери дойти. Открыл дверь, а там и вправду кот его сидит, глазами радостно светит. Сам весь мокрый, тощой, как рыба вяленая, а в пасти мешочек холщовый держит. Удивился старик такому гостинцу, но в мешочек всё же заглянул. Смотрит, а там семена какие-то: вроде бы знакомые, вот только названия припомнить не может. Кот на окошко запрыгнул и давай из цветочного горшка лапкой землю выгребать.
«Неужто посадить их просит?» — подумал старик и семена в горшочек послушно посеял.
А уже наутро семена взошли. Стал дед ухаживать за ними и заметил, как быстро окрепли и потянулись вверх зелёные росточки. А вместе с ними стал набираться сил и сам старик. Снова проснулись в нём прежняя бодрость и угасшая было жизнь.
«Что за семена такие волшебные? — удивлялся он, глядя на тополиную поросль. — Сколько всего о растениях знаю, а такой сорт впервые встретил!»
— Ну, спасибо тебе, котейка, за подарок такой! — говорил старик, гладя довольную мордочку Моряка.
Моряк на благодарность и ласку всей своей кошачьей душой с радостью отзывался и о ноги старика довольно тёрся.
К концу лета старик окончательно поправился, а Моряк пропал. Сказывали, что рыбаки видели, как он в те дни по берегу ходил да честными глазами на их улов поглядывал. А куда потом подевался, никто не знал.
Саженцы, уже сидевшие к тому времени в огороде, разрослись так, что решил старик пересадить их в другое место. «Раз эти деревца столько сил и здоровья человеку дать могут, — думал он, — то почему бы мне ими со всеми людьми не поделиться?».
Собрал он взрослых и ребят — и все вместе посадили они вдоль берега целую тополиную аллею. И стали ту аллею в честь деда Пантеевской называть.
Ещё много лет дед Пантей в Затоне прожил, и каждый раз, когда он летним вечером по аллее гулял, чудилось ему, будто бежит, счастливо задрав хвост, ему навстречу его любимый котейка. С виду вроде бы кот как кот: длинные усы, зелёные глаза, сам полосат и хвост полосат, а душа у него такая, что взглянешь — и понимаешь, какой большой любовью объят.