Нет, я не буду знаменита.
Меня не увенчает слава.
Я — как на сан архимандрита
На это не имею права.
Ни Гумилев, ни злая пресса
Не назовут меня талантом.
Я — маленькая поэтесса
С огромным бантом.
Ирина Владимировна Одоевцева — псевдоним писателя, поэтессы, мемуариста Ираиды Густавовны Гейнике. В литературных кругах ее называли «последней улыбкой Серебряного века».
Родилась Ираида Гейнике в 1895 году. Насчет точной даты рождения до сих пор ходят споры: в разных интервью она говорит то о весне 1895-го, то про осень. В разных источниках упомянуты следующие даты: 25 июня, 27 июля, 2 и 23 ноября. Но рижскому исследователю Борису Равдину удалось установить точную дату рождения Одоевцевой по справке из местного загса, где в 1931 году состоялась регистрация брака Одоевцевой и поэта Георгия Иванова: «Невеста: Попова Ираида. Род. 1895, 4 авг. Рига.» Неопределенность с ее возрастом продолжалась в течении всей ее жизни: в 1920-е она убавляла себе возраст, а уже в пожилом возрасте наоборот прибавляла, чтобы оказаться в доме престарелых.
Итак, родилась будущая поэтесса в Риге, в довольно обеспеченной семье лифляндского немца, присяжного поверенного Густава Адольфа Трауготовича Гейнике и дочери русского купца Ольги Петровны Одоевцевой. Это «сочетание культур» определило не только ее характер, но и творческую судьбу.
Итак, родилась будущая поэтесса в Риге, в довольно обеспеченной семье лифляндского немца, присяжного поверенного Густава Адольфа Трауготовича Гейнике и дочери русского купца Ольги Петровны Одоевцевой. Это «сочетание культур» определило не только ее характер, но и творческую судьбу.
Поскольку родилась Ираида в богатой семье, то родители стремились дать ей и ее брату Пьеру, который был старше сестры на два года, хорошее домашнее образование. Учили детей также музыке и ритмической гимнастике, которую тогда называли «системой Далькроза», в которой девочка достигла значительных успехов: ее даже обещали повезти на конкурс за границу.
С ранних лет Ираида проявляла интерес к литературе. В шестилетнем возрасте она читала стихи на нескольких языках, чем поражала гостей своего дома.
Однажды случился забавный случай: к родителям пришли гости, ее, шестилетнюю, наряжают в белое плиссированное платье и ведут в столовую поразить гостей «живым словом». Ираиду ставят на буфет, и она читает стихи на французском, английском, русском и немецком. Вдруг одна дама спросила, а не знает ли «деточка» русский стишок «Жил-был у бабушки серенький козлик» или что-нибудь подобное? Деточка тут же выдала модного тогда Бальмонта: «Хочу быть дерзким, хочу быть смелым, хочу одежду с себя сорвать, хочу упиться душистым телом, хочу тобою я обладать». Гости ахнули. Стали допытываться, кто научил ее такому фривольному стиху, но Ираида отказалась отвечать, мол, дала слово не говорить. Гувернантка пригрозила поставить ее в угол, но заступился отец, сказав, что данное слово надо держать. Он снял ее с буфета и, посадив к себе на колени, стал угощать пирожными и спрашивать, что бы она хотела получить завтра в подарок. Она попросила маленькую пушистую собачку! На следующий день он принес золотистую болонку с удивительно большими красивыми глазами. Девочка восприняла это как награду за поэзию и продолжила занятия в этом направлении.
Однако Густав Адольф Трауготович мечтал, что дочь станет адвокатом, хотя в России в то время женщин-адвокатов еще не было. Отец увидел в дочери задатки юриста, став свидетелем следующей сцены. Ираида играла в саду с Пьером и их двоюродным братом Володей. Пьеру привезли из Парижа велосипед, которым он очень гордился. В сад вошел продавец ковров и, увидев велосипед, шутя, заявил: «Хорошая игрушка! Возьму-ка для своего сынка». Он сделал вид, что забирает велосипед и укладывает в мешок с коврами. Мальчишки растерялись, Пьер готов был заплакать, а маленькая девочка положила руку на руль велосипеда и сказала: «Не имеете права брать чужое!»
Окончив Ломоносовскую рижскую гимназию, Ираида действительно поступила на женские курсы юридического факультета, но проучилась только год. Позже кокетливо говорила, что если б и стала адвокатом, то непременно по уголовным делам.
В 1914 году грянула Первая мировая война, и отец принял решение об отъезде в Петербург.
Родители очень волновались за судьбу дочери: она очень отличалась от типичных представительниц прекрасной и гибельной эпохи — Серебряного века — с их роковой, декадентской красотой, игрой в демонизм, в загадочность. Одоевцева скорее похожа на голливудских актрис начала века с амплуа «женщина-ребенок» — таких, как Мэри Пикфорд или Лилиан Гиш. К тому же Ираида была красавицей: рыжие кудри, зеленоватые «кошачьи» глаза, хрупкая фигура…
Первое любовное письмо ей пришло от репетитора брата. Ираиде — 14. Воздыхатель ее совершенно не интересовал. Но письмо поразило и обрадовало: она почувствовала себя взрослой. Отвечать на письмо и не подумала, но письма стали приходить почти ежедневно. Гувернантка всерьез предупреждала хозяйку, что барышню могут украсть — кавалер дежурил вечерами у подъезда. Вскоре стало известно, что репетитор устроил у себя дома алтарь и на нем установил «чучело» Ираиды, которому он поклоняется утром и вечером. К счастью, перестав давать уроки Пьеру, репетитор неожиданно уехал из Риги изучать в Швейцарии иностранные языки, чтобы быть достойным своей возлюбленной. Все вздохнули с облегчением.
Однажды случился забавный случай: к родителям пришли гости, ее, шестилетнюю, наряжают в белое плиссированное платье и ведут в столовую поразить гостей «живым словом». Ираиду ставят на буфет, и она читает стихи на французском, английском, русском и немецком. Вдруг одна дама спросила, а не знает ли «деточка» русский стишок «Жил-был у бабушки серенький козлик» или что-нибудь подобное? Деточка тут же выдала модного тогда Бальмонта: «Хочу быть дерзким, хочу быть смелым, хочу одежду с себя сорвать, хочу упиться душистым телом, хочу тобою я обладать». Гости ахнули. Стали допытываться, кто научил ее такому фривольному стиху, но Ираида отказалась отвечать, мол, дала слово не говорить. Гувернантка пригрозила поставить ее в угол, но заступился отец, сказав, что данное слово надо держать. Он снял ее с буфета и, посадив к себе на колени, стал угощать пирожными и спрашивать, что бы она хотела получить завтра в подарок. Она попросила маленькую пушистую собачку! На следующий день он принес золотистую болонку с удивительно большими красивыми глазами. Девочка восприняла это как награду за поэзию и продолжила занятия в этом направлении.
Однако Густав Адольф Трауготович мечтал, что дочь станет адвокатом, хотя в России в то время женщин-адвокатов еще не было. Отец увидел в дочери задатки юриста, став свидетелем следующей сцены. Ираида играла в саду с Пьером и их двоюродным братом Володей. Пьеру привезли из Парижа велосипед, которым он очень гордился. В сад вошел продавец ковров и, увидев велосипед, шутя, заявил: «Хорошая игрушка! Возьму-ка для своего сынка». Он сделал вид, что забирает велосипед и укладывает в мешок с коврами. Мальчишки растерялись, Пьер готов был заплакать, а маленькая девочка положила руку на руль велосипеда и сказала: «Не имеете права брать чужое!»
Окончив Ломоносовскую рижскую гимназию, Ираида действительно поступила на женские курсы юридического факультета, но проучилась только год. Позже кокетливо говорила, что если б и стала адвокатом, то непременно по уголовным делам.
В 1914 году грянула Первая мировая война, и отец принял решение об отъезде в Петербург.
Родители очень волновались за судьбу дочери: она очень отличалась от типичных представительниц прекрасной и гибельной эпохи — Серебряного века — с их роковой, декадентской красотой, игрой в демонизм, в загадочность. Одоевцева скорее похожа на голливудских актрис начала века с амплуа «женщина-ребенок» — таких, как Мэри Пикфорд или Лилиан Гиш. К тому же Ираида была красавицей: рыжие кудри, зеленоватые «кошачьи» глаза, хрупкая фигура…
Первое любовное письмо ей пришло от репетитора брата. Ираиде — 14. Воздыхатель ее совершенно не интересовал. Но письмо поразило и обрадовало: она почувствовала себя взрослой. Отвечать на письмо и не подумала, но письма стали приходить почти ежедневно. Гувернантка всерьез предупреждала хозяйку, что барышню могут украсть — кавалер дежурил вечерами у подъезда. Вскоре стало известно, что репетитор устроил у себя дома алтарь и на нем установил «чучело» Ираиды, которому он поклоняется утром и вечером. К счастью, перестав давать уроки Пьеру, репетитор неожиданно уехал из Риги изучать в Швейцарии иностранные языки, чтобы быть достойным своей возлюбленной. Все вздохнули с облегчением.
В 1917 году родители выдали дочь замуж за двоюродного брата Сергея Попова, который всегда был неравнодушен к кузине. Выйдя замуж за успешного государственного нотариуса, Ираида поставила ему условия: фиктивный брак, обещание развестись по первому ее требованию и взять себе девичью фамилию матери — Одоевцева.
В старости она рассказывала о первом браке так: «В Риге я вышла замуж за С. А. Попова, дальнего родственника. Сергей Алексеевич, элегантный, способный молодой человек, юрист по образованию, был помощником моего отца. Отец, известный в Риге адвокат, помог ему получить должность нотариуса от города, дававшую значительные доходы. Когда мы поженились, отец снял для нас великолепную квартиру. Одно время мы жили на Ратушной площади, окна другой нашей квартиры выходили на Эспланаду. С Поповым мы расстались в 1921 году в Петрограде».
В других воспоминаниях она призналась, что Попов был ее двоюродным братом, и они якобы венчались в Петербурге в 1918-м, в церкви у Пяти углов. Утверждала, что вышла за него с условием, что он возьмет фамилию ее матери, чтобы и самой стать Одоевцевой. Будто бы он на это с восторгом согласился, ибо был с детства влюблен в нее без памяти. Справка из рижского загса показывает, что насчет фамилии поэтесса точно лукавит: пришлось-таки невесте стать Поповой, а не жениху Одоевцевым. Год венчания она тоже меняет неслучайно: уже в 1918-м году, когда пришел к ней первый литературный успех в гумилевском «Цехе поэтов», она начала создавать свой имидж юной девочки ИРИНЫ ОДОЕВЦЕВОЙ, которая пишет на редкость серьезные стихи.
События в Петрограде заставили родителей вернуться в Ригу, где мать вскоре умерла от тифа. В их Петроградскую квартиру вселили два десятка постояльцев, оставив Ирине-Ираиде — «буржуйке» — самую маленькую комнату. Но она никогда не жаловалась, бодрилась и в меру сил ободряла других. И в любой компании звучал ее заливистый смех. Красивая и обаятельная, со вкусом одетая и всегда увенчанная огромным бантом — неотъемлемой деталью «поэтического имиджа».
События в Петрограде заставили родителей вернуться в Ригу, где мать вскоре умерла от тифа. В их Петроградскую квартиру вселили два десятка постояльцев, оставив Ирине-Ираиде — «буржуйке» — самую маленькую комнату. Но она никогда не жаловалась, бодрилась и в меру сил ободряла других. И в любой компании звучал ее заливистый смех. Красивая и обаятельная, со вкусом одетая и всегда увенчанная огромным бантом — неотъемлемой деталью «поэтического имиджа».
Судьба привела ее в литературный мир. Николай Гумилев, ставший ее «духовным наставником», разглядел в Ирине поэтический талант.
«Был уже май месяц, когда Гумилев, войдя в класс, заявил:
— Сообщаю вам сенсационную новость: на днях открывается Литературная студия, где, главным образом, будут изучать поэзию.
И он стал подробно рассказывать о студии и называть имена писателей и поэтов, которые будут в ней преподавать.
— Вам представляется редчайший случай. Неужели вы не сумеете им воспользоваться? — Он оглядел равнодушные лица слушателей… и вдруг протянул руку, длинным пальцем указывая на меня…
— Ваше место там. Я уже записал вас. Не протестуете?
Нет, я не «протестовала». Мне казалось, что звезды падают с потолка.
Гумилев был прав — из «Живого Слова» никто, кроме меня, не перешел в Литературную студию.»
Литературная студия открылась летом 1919 года. Помещалась она на Литейной в Доме Мурузи, в бывшей квартире банкира Гандельблата.
«На первой лекции Гумилева мы сами читали свои стихи, и Гумилев высказывал снисходительные суждения.
В тот день читала и я свой сонет:
Всегда всему я здесь была чужою —
Уж вечность без меня жила земля,
Народы гибли, и цвели поля,
Построили и разорили Трою.
И жизнь мою мне не за что любить,
Но мне милы ребяческие бредни —
О, если б можно было вечно жить,
Родиться первой, умереть последней:
Сродниться с этим миром навсегда
И вместе с ним исчезнуть без следа!
Когда мы все — нас было не больше двадцати — прочли свои стихи, Гумилев объявил, что поделил нас на две группы — для успешности занятий. Я вместе с Чуковским, Познером и Лунцом попала в первую группу.»
Гумилев не просто благоволил к Одоевцевой, выделяя ее среди других студийцев — он уловил ее одаренность и предугадал то ее творческое своеобразие, которому ни в каких студиях научиться нельзя. Он так часто с гордостью представлял Одоевцеву знакомым: «Моя ученица!» Первой ученицей Гумилева ее называли все. Корней Чуковский, восхищенный ее стихами, даже предложил ей носить на шее табличку с надписью «Первая ученица Гумилева».
Первые литературные опыты Ирины были связаны с поэзией. Ее стихи отличались особой музыкальностью и глубиной чувств.
Первые литературные опыты Ирины были связаны с поэзией. Ее стихи отличались особой музыкальностью и глубиной чувств.
Одоевцева была участницей «Цеха поэтов» и активно публиковалась в литературных журналах того времени. В 1921 году вышел ее первый сборник стихов «Двор чудес», в этом же году она потеряла своего учителя.
Спустя много лет Одоевцева писала: «Арест Гумилева. Неудачные попытки его спасти. Даже заступничество Горького ни к чему не привело. Расстрел Гумилева. Нет, я ничего не могу рассказать о том, что я тогда пережила. У французов есть выражение douleur sacrée — священная боль. О ней лучше всего молчать».
В 1921 году Одоевцева развелась с Поповым, а в 1922 году вышла замуж за Георгия Иванова.
Позже она напишет: «Если бы меня спросили, кого из встреченных в моей жизни людей я считаю самым замечательным, мне было бы трудно ответить — слишком их было много. Но я твердо знаю, что Георгий Иванов был одним из самых замечательных из них».
Фирменным знаком нашей героини был огромный черный бант. «Ветер подует, сломает или унесет. Взмахнете бантом, как крылом, — и только вас и видели…», — говорил ей Николай Гумилев. Так и случилось. Штормовой ветер революционных перемен налетел, закружил, затянул Россию в страшную воронку. Кого-то сломал, других — унес в далекие края, в эмиграцию, в изгнание.
Уезжая в свадебное путешествие за границу, Одоевцева и Иванов отъезда своего не скрывали, уезжали «легально».
Уезжая в свадебное путешествие за границу, Одоевцева и Иванов отъезда своего не скрывали, уезжали «легально».
«Конечно, мы не предчувствовали, что уезжаем навсегда — напишет она через сорок пять лет в своих мемуарах „На берегах Невы“ — прощались весело и беспечно, и так же уезжали весело и беспечно.»
И они сами и их друзья верили в их возвращение через год или два, никак не больше. Только Сологуб сказал при прощании: «И вы, конечно, думаете, что скоро вернетесь… А вернетесь вы лет через пятьдесят. Если вообще вернетесь.»
Их путешествие превратилось в эмиграцию. Одоевцева это слово не любила и говорила всегда: «Мы русские, просто живем в другой стране.»
Их путешествие превратилось в эмиграцию. Одоевцева это слово не любила и говорила всегда: «Мы русские, просто живем в другой стране.»
В начале совместной жизни за рубежом супруги жили в Берлине. Здесь Одоевцева познакомилась с Игорем Северяниным, когда тот приезжал из Эстонии «хлопотать по поводу издания своей книги», провела незабываемый вечер с Есениным и Айседорой Дункан.
Затем молодая семья переехала в Париж. Материальных трудностей у них не было. Отец Ирины присылал им из Риги ежемесячную пенсию, а когда он умер в 1932 году, дочь получила большое наследство: кроме квартиры была еще вилла на Атлантическом побережье, обставленная новой мебелью. Супруги устраивали званые вечера и завели лакея.
После знакомства с Д. Мережковским и З. Гиппиус они стали постоянными гостями-посетителями «Воскресений» и «Зеленой лампы» (Георгий Иванов стал бессменным председателем последней). В Париже Ирина знакомится с Надеждой Тэффи, Керенским, Вертинским.
Тогда Одоевцева была весьма известна. Она работала на износ, сочиняя пьесы, сценарии, романы по-французски и получая повышенные авансы и гонорары. Один из сценариев Одоевцевой принял Голливуд, планы строились самые радужные. Но голливудский контракт так и не был подписан. Георгий Иванов нигде не работал, писал стихи только по вдохновению, любил спать до полудня и читать детективы. Ирина Одоевцева настолько трепетно относилась к мужу, что получила от желчного Бунина ярлык «подбашмачной жены». Затем Иванова выдвинули на Нобелевскую премию как лучшего русского поэта, но безуспешно (вскоре ее получил другой русский поэт, Борис Пастернак). От тоски он начал пить — «еда стоит слишком дорого, а вино доступно всегда».
Время шло. В один прекрасный день немцы реквизировали их дом под Биаррицем, а в парижский попала бомба. Достаток стремительно оскудевал.
Затем молодая семья переехала в Париж. Материальных трудностей у них не было. Отец Ирины присылал им из Риги ежемесячную пенсию, а когда он умер в 1932 году, дочь получила большое наследство: кроме квартиры была еще вилла на Атлантическом побережье, обставленная новой мебелью. Супруги устраивали званые вечера и завели лакея.
После знакомства с Д. Мережковским и З. Гиппиус они стали постоянными гостями-посетителями «Воскресений» и «Зеленой лампы» (Георгий Иванов стал бессменным председателем последней). В Париже Ирина знакомится с Надеждой Тэффи, Керенским, Вертинским.
Тогда Одоевцева была весьма известна. Она работала на износ, сочиняя пьесы, сценарии, романы по-французски и получая повышенные авансы и гонорары. Один из сценариев Одоевцевой принял Голливуд, планы строились самые радужные. Но голливудский контракт так и не был подписан. Георгий Иванов нигде не работал, писал стихи только по вдохновению, любил спать до полудня и читать детективы. Ирина Одоевцева настолько трепетно относилась к мужу, что получила от желчного Бунина ярлык «подбашмачной жены». Затем Иванова выдвинули на Нобелевскую премию как лучшего русского поэта, но безуспешно (вскоре ее получил другой русский поэт, Борис Пастернак). От тоски он начал пить — «еда стоит слишком дорого, а вино доступно всегда».
Время шло. В один прекрасный день немцы реквизировали их дом под Биаррицем, а в парижский попала бомба. Достаток стремительно оскудевал.
«Это была еще „позолоченная бедность“, — признается Ирина Владимировна, — и мы себе плохо представляли, что с нами случилось, надеясь на то, что скоро все пойдет по-прежнему, и даже лучше прежнего».
Годы шли, силы и деньги убывали. Они поселились в самой дешевой гостинице, от сырости Одоевцева заболела. По совету врачей супруги перебрались в пансион южного городка Йер, где доживали свой век эмигранты-испанцы.
Верная себе, она и здесь видела только светлое: «В доме престарелых жилось хорошо, и даже празднично…» Вот только у Георгия Иванова от жары болело сердце, но ради жены он остался в Йере.
Он умер в августе 1958 года, написав перед смертью два письма-завещания: эмигрантам и Советскому правительству. В обеих одна просьба — позаботиться о его вдове, которая «никогда не имела антисоветских взглядов».
В его «Посмертном дневнике» большинство стихов посвящены любимой супруге. Вот одно из них:
Бороться против неизбежности
Бороться против неизбежности
И злой судьбы мне не дано.
О, если б мне немного нежности
И вид на «Царское» в окно
На солнечную ту аллею,
Ту, по которой ты пришла.
Я даже вспоминать не смею,
Какой прелестной ты была
С большой охапкою сирени,
Вся в белом, в белых башмаках,
Как за тобой струились тени
И ветра ласковый размах
Играл твоими волосами
И теребил твой черный бант…
— Но объясни, что стало с нами
И отчего я эмигрант?
После смерти мужа Одоевцева переживает страшную депрессию. Его памяти она посвятила пронзительные стихи:
Скользит слеза из-под усталых век,
Звенят монеты на церковном блюде.
О чем бы ни молился человек,
Он непременно молится о чуде:
Чтоб дважды два вдруг оказалось пять
И розами вдруг расцвела солома,
Чтобы к себе домой прийти опять,
Хотя и нет ни «у себя», ни дома.
Чтоб из-под холмика с могильною травой
Ты вышел вдруг, веселый и живой.
Она переезжает в другой «старческий дом» под Парижем и решает для себя, что больше никогда не будет писать. Из депрессии ее выводил живший там же литератор, поэт, прозаик и критик Юрий Терапиано (родился в Керчи, учился в Киевском университете, эмигрировал в Турцию, затем переехал во Францию). Именно Терапиано вернул ее в литературу: стал настаивать, чтобы Ирина писала воспоминания о Петербурге. Это его заслуга в том, что в 1967 году Одоевцева написала свои мемуары «На берегах Невы», а затем вторую книгу «На берегах Сены», которую закончила в 1981 году.
В его «Посмертном дневнике» большинство стихов посвящены любимой супруге. Вот одно из них:
Бороться против неизбежности
Бороться против неизбежности
И злой судьбы мне не дано.
О, если б мне немного нежности
И вид на «Царское» в окно
На солнечную ту аллею,
Ту, по которой ты пришла.
Я даже вспоминать не смею,
Какой прелестной ты была
С большой охапкою сирени,
Вся в белом, в белых башмаках,
Как за тобой струились тени
И ветра ласковый размах
Играл твоими волосами
И теребил твой черный бант…
— Но объясни, что стало с нами
И отчего я эмигрант?
После смерти мужа Одоевцева переживает страшную депрессию. Его памяти она посвятила пронзительные стихи:
Скользит слеза из-под усталых век,
Звенят монеты на церковном блюде.
О чем бы ни молился человек,
Он непременно молится о чуде:
Чтоб дважды два вдруг оказалось пять
И розами вдруг расцвела солома,
Чтобы к себе домой прийти опять,
Хотя и нет ни «у себя», ни дома.
Чтоб из-под холмика с могильною травой
Ты вышел вдруг, веселый и живой.
Она переезжает в другой «старческий дом» под Парижем и решает для себя, что больше никогда не будет писать. Из депрессии ее выводил живший там же литератор, поэт, прозаик и критик Юрий Терапиано (родился в Керчи, учился в Киевском университете, эмигрировал в Турцию, затем переехал во Францию). Именно Терапиано вернул ее в литературу: стал настаивать, чтобы Ирина писала воспоминания о Петербурге. Это его заслуга в том, что в 1967 году Одоевцева написала свои мемуары «На берегах Невы», а затем вторую книгу «На берегах Сены», которую закончила в 1981 году.
Эти книги о первой половине двадцатого столетия произвели фурор, являясь драгоценными историческими документами о жизни, успехах, испытаниях и невзгодах творческой русской интеллигенции в России и за рубежом, в частности во Франции.
«На берегах Невы» — первая книга легендарных воспоминаний Одоевцевой, посвященная жизни литературного, музыкального и художественного Петрограда в страшный, переломный, трагический период Октябрьских событий и первых послереволюционных лет. Под легким и острым пером свидетельницы эпохи буквально оживают великие поэты и прозаики Серебряного века — Сологуб и Ахматова, Андрей Белый и Блок, Мандельштам и Кузмин, Зинаида Гиппиус и многие другие. В предисловии к мемуарам Одоевцева писала: «Я пишу не о себе и не для себя, а о тех, кого мне было дано узнать „на берегах Невы“».
Невероятный успех книги «На берегах Невы» вдохновил Ирину Одоевцеву на создание второй части мемуаров — «На берегах Сены», посвященной жизни русских литераторов в эмиграции. Так же, как и в первой книге, поэтесса рассказывает прежде всего не о себе, а о тех людях, с которыми столкнула ее судьба. Персонажи этой части — К. Бальмонт, Г. Иванов, И. Бунин, И. Северянин, Г. Адамович, М. Цветаева. Написанные без лишнего пафоса, легким языком воспоминания дают возможность почувствовать дыхание жизни тех далеких лет.
В последние годы жизни И. В. Одоевцева задумала третью книгу воспоминаний — «На берегах Леты», которая осталась незаконченной: лишь несколько глав были опубликованы в парижской газете «Русская мысль».
Своими мемуарами она вернула в Россию всех умерших вдали от Родины друзей.
В 1978 году Ирина Владимировна выходит замуж за Якова Николаевича Горбова, писателя, литературного критика. Горбов еще до войны читал романы Одоевцевой и восхищался ими.
Родился Яков Горбов в 1896 году в Пушкино. В Петербурге он окончил Николаевское военное училище, в Париже — два высших учебных заведения: Высшую техническую школу и Школу общественных наук. Однако работать пришлось таксистом. Но он написал шесть романов: три на французском языке и три на русском.
Прожили Одоевцева и Горбов вместе три года с небольшим: в сентябре 1982 года супруг скончался. Через несколько месяцев с ней случилось новое несчастье — тяжелая травма — перелом шейки бедра. Операции прошли неудачно, и два года ей пришлось провести в больнице, а затем Ирина Владимировна переехала в свою квартиру, доставшуюся ей после смерти Горбова. Дома было не лучше, чем в больнице — кровать и инвалидное кресло. Две комнаты в квартире пришлось сдавать с условием ухода за ней. Но часто сутками в ее комнату никто не входил.
Ночь глубока. Далеко до зари.
Тускло вдали горят фонари.
Я потеряла входные ключи,
Дверь не откроют: стучи, не стучи.
В дом незнакомый вхожу не звоня,
Сколько здесь комнат пустых, без огня
Сколько цветов, сколько зеркал,
Словно аквариум светится зал.
Сквозь кружевную штору окна,
Скользкой медузой смотрит луна.
Это мне снится. Это во сне.
Я поклонилась скользкой луне,
Я заглянула во все зеркала,
Я утонула. Я умерла…
В последние годы жизни И. В. Одоевцева задумала третью книгу воспоминаний — «На берегах Леты», которая осталась незаконченной: лишь несколько глав были опубликованы в парижской газете «Русская мысль».
Своими мемуарами она вернула в Россию всех умерших вдали от Родины друзей.
В 1978 году Ирина Владимировна выходит замуж за Якова Николаевича Горбова, писателя, литературного критика. Горбов еще до войны читал романы Одоевцевой и восхищался ими.
Родился Яков Горбов в 1896 году в Пушкино. В Петербурге он окончил Николаевское военное училище, в Париже — два высших учебных заведения: Высшую техническую школу и Школу общественных наук. Однако работать пришлось таксистом. Но он написал шесть романов: три на французском языке и три на русском.
Прожили Одоевцева и Горбов вместе три года с небольшим: в сентябре 1982 года супруг скончался. Через несколько месяцев с ней случилось новое несчастье — тяжелая травма — перелом шейки бедра. Операции прошли неудачно, и два года ей пришлось провести в больнице, а затем Ирина Владимировна переехала в свою квартиру, доставшуюся ей после смерти Горбова. Дома было не лучше, чем в больнице — кровать и инвалидное кресло. Две комнаты в квартире пришлось сдавать с условием ухода за ней. Но часто сутками в ее комнату никто не входил.
Ночь глубока. Далеко до зари.
Тускло вдали горят фонари.
Я потеряла входные ключи,
Дверь не откроют: стучи, не стучи.
В дом незнакомый вхожу не звоня,
Сколько здесь комнат пустых, без огня
Сколько цветов, сколько зеркал,
Словно аквариум светится зал.
Сквозь кружевную штору окна,
Скользкой медузой смотрит луна.
Это мне снится. Это во сне.
Я поклонилась скользкой луне,
Я заглянула во все зеркала,
Я утонула. Я умерла…
И все-таки на закате своей жизни ей суждено было вернуться в город своей юности. В Париже ее, прикованную к креслу после перелома бедра, разыскала журналистка Анна Колоницкая и сделала все, чтобы помочь Одоевцевой вернуться, опубликовав в «Московских новостях» и «Литературной газете» очерки. В прессе пошла волна воспоминаний, и поэтессу пригласили вернуться на Родину. Одоевцева приняла приглашение с восторгом, чем вызвала бурю волнений в эмигрантских кругах. Многие не одобряли решения поэтессы. Только Андрей Седых, секретарь Бунина, сказал: «Одоевцева едет? Ай да девка, молодец!»
Колоницкая предложила престарелой поэтессе ехать поездом, на что Одоевцева возразила: «Анна, я еще прекрасно летаю!» И вот в апреле 1987 года рейсом «Париж — Ленинград» поэтесса прилетела в свой любимый город после 65 лет жизни в эмиграции. Ей предоставили квартиру, организовали медицинский уход. Вокруг нее завертелся водоворот литературной жизни — встречи с читателями, издание невиданными тиражами ее книг, передачи на радио и телевидении…
И в старости красивая, элегантно одетая, благоухающая французскими духами, вдохновенная, живая и остроумная, Ирина Одоевцева самим своим присутствием в северной столице воссоздала атмосферу Серебряного века, словно соединив начало ХХ века и его конец.
Она ушла из жизни 14 октября 1990 года в Петербурге, не дописав «На берегах Леты», где собиралась рассказать «с полной откровенностью о себе и других»…
— В этом мире любила ли что-нибудь ты?..
— Ты должно быть смеешься! Конечно любила.
— Что?
— Постой. Дай подумать! Духи, и цветы,
И еще зеркала… Остальное забыла…
Литературное наследие И. В. Одоевцевой многогранно. Она работала в различных жанрах: поэзия, проза, мемуаристика, киносценарии. Ее творчество имеет огромное значение для изучения истории русской литературы XX века, культуры русской эмиграции, жизни творческой интеллигенции.
Ее оптимизм и жизнелюбие, проявленные даже в самые трудные моменты жизни, стали примером для многих. Одоевцева доказала, что талант и внутренняя сила могут преодолеть любые испытания. «Я всегда и везде буду счастлива!» Эти слова Ирина скажет, уезжая с берегов Невы во Францию. Но это всегда было ее жизненное кредо. Только хорошее, только позитив во всем!
И в старости красивая, элегантно одетая, благоухающая французскими духами, вдохновенная, живая и остроумная, Ирина Одоевцева самим своим присутствием в северной столице воссоздала атмосферу Серебряного века, словно соединив начало ХХ века и его конец.
Она ушла из жизни 14 октября 1990 года в Петербурге, не дописав «На берегах Леты», где собиралась рассказать «с полной откровенностью о себе и других»…
— В этом мире любила ли что-нибудь ты?..
— Ты должно быть смеешься! Конечно любила.
— Что?
— Постой. Дай подумать! Духи, и цветы,
И еще зеркала… Остальное забыла…
Литературное наследие И. В. Одоевцевой многогранно. Она работала в различных жанрах: поэзия, проза, мемуаристика, киносценарии. Ее творчество имеет огромное значение для изучения истории русской литературы XX века, культуры русской эмиграции, жизни творческой интеллигенции.
Ее оптимизм и жизнелюбие, проявленные даже в самые трудные моменты жизни, стали примером для многих. Одоевцева доказала, что талант и внутренняя сила могут преодолеть любые испытания. «Я всегда и везде буду счастлива!» Эти слова Ирина скажет, уезжая с берегов Невы во Францию. Но это всегда было ее жизненное кредо. Только хорошее, только позитив во всем!
УВАЖАЕМЫЕ ЧИТАТЕЛИ! Познакомиться с книгами Ирины ОДОЕВЦЕВОЙ из собрания фонда вы можете, обратившись в библиотеки ЦБС
ИСТОЧНИКИ
- Одоевцева, И. В. На берегах Невы : романы, рассказы, стихотворения / И. В. Одоевцева. – Москва : Эксмо, 2012. – 766 с. – (Библиотека всемирной литературы). – Текст : непосредственный.
- Одоевцева, И. В. На берегах Сены / И. В. Одоевцева. – Москва : Художественная литература, 1989. – 333 с. – Текст : непосредственный.
- Одоевцева, И. На берегах Сены : гл. из книги. – Текст : непосредственный // Серебряный век : мемуары. – Москва, 1990. – С. 346–395.
- Дьячкова, Е. «Значит, правда – времени нет…» : Ирина Одоевцева в Петрограде : [опубл.: Звезда. 2020. № 8] / Е. Дьячкова. – Текст : электронный // Журнальный зал : лит. интернет-проект. – URL: https://magazines.gorky.media/zvezda/2020/8/znachit-pravda-vremeni-net.html (дата обращения: 26.06.2025).
- Ирина Одоевцева – поэтесса Серебряного века, которая дожила до 90-ых. – Текст : электронный // Дзен : [лента публ.]. – URL: https://dzen.ru/a/Xwq2VAjnJUr0XgWm? (дата обращения: 26.06.2025).
- «Нет, я не буду знаменита…»: к 130-летию со дня рождения писательницы Ирины Одоевцевой. – Текст : электронный // «Хабаровская краевая специализированная библиотека для слепых» (КГБУК «ХКСБС») : офиц. сайт. – URL: https://hksbs.ru/novosti/net-ya-ne-budu-znamenita-k-130-letiyu-so-dnya-rozhdeniya-pisatelnicyi-irinyi-odoevcevoy/ (дата обращения: 26.06.2025).
- [Одоевцева Ирина : о ней : список публ. на портале «Проза.ру»]. – Текст : электронный // Проза.ру : рос. лит. портал. – URL: https://proza.ru/cgi-bin/search.pl?searchid=2309645&text=одоевцева%20ирина&web=0 (дата обращения: 26.06.2025).
- Эрлихман, В. Последняя улыбка Серебряного века. Ирина Одоевцева / В. Эрлихман. – Текст : электронный // ГодЛитературы.РФ : портал. – URL: https://godliteratury.ru/articles/2015/07/01/poslednyaya-ulybka-serebryanogo-veka (дата обращения: 26.06.2025).
Фотографии взяты из открытых источников
Ждем ваших отзывов, вопросов и мнений в нашей группе ВКонтакте vk.com/bagova_nsk
Статья носит информационно-справочный характер и не является рекламой
Ждем ваших отзывов, вопросов и мнений в нашей группе ВКонтакте vk.com/bagova_nsk
Статья носит информационно-справочный характер и не является рекламой
